Порт-Артурский гамбит: Броненосцы Победы - Страница 99

– Чего?! – остальные тоже повскакивали и их взору открылось совершенно фантасмагорическое зрелище: Дюжий матрос "рубил" пожарным топором стальное основание мачты. Рубил сосредоточенно, не оглядываясь и не реагируя на мечащегося вокруг и матерящегося ревизора крейсера.

– Он что, рехнулся? – обалдело выговорил Журавлёв.

– А тебя удивляет? Как мы тут ещё все не рехнулись. Пойти оттащить, что ли?

– Ага! Чтобы он тебя этим топором по комполу приложил. Хочешь?

– Ну ведь не слушать же этот перезвон постоянно…

… Сухой треск револьверного выстрела был чётко различим даже на фоне грохота пушек. Обезумевший матрос упал и гулкий грохот перестал разноситься по кораблю.

– Ну чисто собаку… – сплюнул Журавлёв.

– А ты хотел этот звон до последних минут слушать? Или сам топором по башке получить? Ладно… Покурили. Пошли к ревизору, небось работа найдётся, чтобы минут с десяток лишних прожить…

Ничего удивительного в данном эпизоде нет. Человеческая психика – очень устойчивая штука, но, вполне вероятно, что после пребывания в аду разрывов, визжащих рядом осколков, огня, пышущего жаром вокруг, среди воплей раненых и вида оторванных конечностей… Выдерживают не все. Хоть в основном милосердное сознание отключает подобные "раздражители", не даёт думать о них, и уж тем более "примеривать это на себя", иначе воевать вообще бы почти никто не смог, но всё-таки случается… После боя только среди выживших, только на "Дмитрии Донском", было четверо сошедших с ума. А на всей эскадре таких оказалось под три десятка…

Ещё несколько снарядов настигло русский крейсер. Ещё сильнее накренился корабль на левый борт, но тут с ужасающим скрежетом на борт правый легла разбитая первая труба и крен даже немного спрямился. Пушки замолкали одна за другой и огрызался несгибаемый ветеран уже совсем вяло. Однако японцы опасались идти на сближение, чтобы побыстрее добить горящего от носа до кормы "старика".

Но продолжая идти прежним курсом, значительно превосходя "Донского" в скорости, "Цусима" и "Идзуми" открыли для него возможность прорваться у себя под кормой к берегам Окиносимы и русский крейсер стал медленно, но верно приближаться к острову.

Пара японских истребителей попыталась парировать эту попытку и вообще покончить наконец с этим "непотопляемым" кораблём. Увеличив ход до двадцати двух узлов они пошли в минную атаку. Но умирающий лев быстро дал понять, что шакалы рановато пытались "вкусить его плоти" – быстро захлопали три уцелевшие пушки левого борта и головной "Асасио" тут же попал под накрытие. Раздался взрыв в середине его корпуса, но японский миноносец даже окутавшись паром не сбавлял скорости и не отворачивал с атакующего курса. За ним следовал и второй, "Сиракумо".

"Донской" на шести узлах продолжал ползти к берегу Окиносимы стреляя с обоих бортов, с левого он сопровождал огнём так и не отвернувшие миноносцы, а правым бил по крейсерам. И продолжал попадать: на "Идзуми" упала мачта, а на "Асасио" полетела за борт вторая труба.

Капитан-лейтенант Нанри упрямо продолжал сближаться с "Донским" на своём уже искорёженном истребителе. В японский корабль влетали снаряд за снарядом, но тот уверенно сокращал дистанцию до русского крейсера: вот уже семь кабельтовых, пять, четыре… Пошли мины! "Асасио" успел выстрелить из обоих минных аппаратов прежде чем стал погружаться кормой и переворачиваться. Мины пошли… Мимо.

Но был ещё и "Сиракумо". Он приближался спокойно, без помех и повреждений. Можно сказать, что "Асасио" пожертвовал собой прикрывая выход в атаку своего товарища. И "Сиракумо" не промахнулся. Одна из его мин всё-таки настигла "Дмитрия Донского". Словно сам Нептун ударил со дна моря трезубцем в днище русского крейсера. Его подбросило на волнах и закачало как беспомощный бумажный кораблик. Старик полностью потерял ход, замолчала его артиллерия… НО ОН НЕ ТОНУЛ!!! Во всяком случае пока…

Однако чудес не бывает… Таких… Даже только с повреждениями от вражеских снарядов "Донской" имел возможность добраться только до одного берега – берега острова Окиносима. Не дальше. А после минной пробоины время его пребывания на поверхности моря исчислялось уже минутами. К тому же холодная морская вода, хлынувшая в пробоину после взрыва мины быстро добралась до второго котельного отделения и встретилась с раскалёнными паровыми котлами. Такого издевательства не вынесла даже сталь: котлы взорвались со страшным грохотом, круша осколками и обваривая перегретым паром всех, кто находился рядом. В соседнем котельном срочно стали травить пар из неповреждённых пока котлов. Корабль не только окутался белым облаком, но и "ревел" как раненый гигант. Это гудел пар, выпускаемый в атмосферу под страшным давлением.

Крейсер было уже не спасти. Оставалось только сберечь оставшихся в живых людей. Причём было очевидно, что выручить всех не удастся: очень немногие из находившихся под броненвой палубой могли успеть подняться наверх и доверить свою судьбу холодному морю… Раненые не могли… Не успевали их поднять из низов корабля.

Да и жизни тех, кто был на верхней палубе и даже не ранен, были под серьёзным вопросом: шанс выжить был только в холодной апрельской воде Японского моря, подальше от тонущего "Донского". Причём только вплавь – все шлюпки были превращены в груду дров давным давно.

Кавторанг Блохин отдал приказ загасить топки и всем спасаться по способности. С борта полетели в море койки и за ними посыпались горохом уцелевшие матросы. Море вокруг тонущего крейсера покрылось "рассыпанным горохом" голов плавающих моряков. Матросы, держась за койки старались отплыть подальше от водоворота, который непременно образуется на месте затопления такого большого корабля.